Я смутно помню те времена. Мы много смеялись, много разговаривали и много пили. Очень много пили.
Как-то утром по всей кухне был рассыпан сушёный базилик, с помощью которого давеча была произведена попытка придать вкус дрянной лапше из пластиковой коробки, которую мы купили, будучи навеселе. Мы тогда часто бывали навеселе.
Или ели "пасту для бедных", состоящую из чеснока, какой-то консервированной рыбы, соуса из томат-пасты и кетчупа в пропорции 50 на 50 и дешёвых макарон, потому что денег на еду не было.
Но шедевром кулинарного искусства были оладьи с жимолостью, приготовленные в изрядном подпитии часа в два ночи, поданные с сахарной пудрой и украшенные веточкой несуществующей в доме мяты.
Она тогда смеялась, что, если мы не пропьём последние штаны, то откроем ресторан. Я буду заниматься кухней, а она - финансовой составляющей.
С тех пор прошло пару лет. Она совсем не пьёт, а я пью редко. Но за двоих. В среднем, наши штаны вне опасности.
Я уже второй год тружусь на благо чревоугодников, гурманов, голодной пьяни, детей, стариков, любителей вкусно поесть и желающих просто набить пузо. А Ей на роду написано быть счетоводом. В среднем, мы на пол пути.
По правде говоря, ни о каком ресторане мы и не думаем. Я пеку полторы сотни пирожков в день, замешивая по шесть-восемь килограммов теста вручную, проклиная всё на свете, а Она за тридевять земель от меня ночует на работе, утопая в сплетнях сотрудников и ещё чёрт знает в чём.
Хотелось бы провести аналогию с Бурденом или Буковски, но до этих алкашей и наркоманов мне далеко. Да и заниматься жизнеописанием под сраку лет у меня не получится, могу не дотянуть - я на нервной работе. К тому же никогда не стоит забывать об угрозе мусоровоза, который несётся по планете со скоростью n километров в час и может сбить тебя в любую минуту.
Итак, посвящаю тебе каждую написанную здесь букву, о Хранительница моего чёрного сухого грецкого ореха.